Запах

Матвей проснулся по привычке рано. Хотя в тот день что-то (но не похмелье!) дернуло его даже раньше обычного. Он резко сел на кровати, пошарил ногами в поисках тапок и, не найдя, выругался и потянулся к сигаретной пачке. Сигареты всегда лежали на одном и том же месте. (Должен же быть в жизни порядок).

Еще перед тем, как Матвей зажег спичку, он понял, что с ним самим что-то не так. Раньше чуйка его еще ни разу не подводила, другое дело, что понимание этого приходило к Матвею в большинстве случаев уже постфактум. Возможно и в этот солнечный февральский день стоило уделить внимание неприятному ощущению, но Матвея тут же отвлекло что-то другое. Запах. Он проходил сквозь прокуренные ноздри и, казалось, ввинчивался сразу в мозг. Запах был знакомый. Не то, чтобы Матвей сталкивался с ним в своей жизни часто, но знал он его прочно. Матвей крепко затянулся и выпустил дым себе под ноги.

Даже не перегар. И вообще, запах был чужой. Свои запахи человека успокаивают, а чужие настораживают. Матвей наклонился, принюхался. Запах стал немного назойливее. Матвей еще раз попробовал поискать тапки, но терпение его уже истощилось и он пошел по разбитому паркету в ванную босиком. Запах шел за ним следом. Дольше, чем чистил зубы, Матвей сражался с вентилем крана, который никак не хотел закручиваться.

На кухне на столе стояла вчерашняя почти допитая бутылка. Матвей отмечал свой праздник сам, не позвонила даже бывшая жена, а дочь о нем едва ли вспомнит, даже если он вдруг окочурится где-то в подворотне. Чайник закипел, Матвей машинально заварил чай из пакетика, тут же сделал несколько обжигающих глотков и подумал, что жрать-то нечего и надо идти в магазин. И уже завязывая шнурки в прихожей Матвей вдруг обратил внимание на тусклое пятно на правой кисти – между большим и указательным пальцем. Он приблизил руку к глазам, чтобы рассмотреть и потрогать пятно, и сразу же почувствовал, что запах – этот неприятный настырный несвой запах – теперь врезАлся в нос, как электрический разряд. Пятно было размером с крупную монету.

Обрюзгшая продавщица с вечно кислым лицом сегодня как-то особенно мерзко скривилась и даже отодвинулась назад, когда Матвей начал показывать у прилавка, какую ему надо колбасу. Матвей очень хотел обозвать ее сукой и тварью, но до другого магазина нужно было идти минут пятнадцать, и потому сдержался, еще раз повторил, что именно он хочет купить, стараясь на продавщицу не смотреть. А она демонстративно зажала нос рукой перед тем, как вытащить колбасу и положить на весы. Матвей забрал пакет, расплатился и отметил про себя, что пятно на руке, кажется, стало темнее.

Наскоро перекусив дома картонным бутербродом, Матвей сходил в туалет (а все ж да, темнее стало, может даже и выросло, а вот это что, уже и на левой руке?) и поплелся на работу. Запах вился следом.

Вывеска с красивыми буквами “Тупичок” однажды не выдержала своего веса и отвалилась, после чего владелец шиномонтажа просто поставил ее на землю рядом с гаражной дверью. Естественно, зацепил к столбу цепью – чтоб не сперли свои же.

– Здорово, сержант! - помятый Соломон, как обычно, был “в офисе”: то есть растекся на драном черном диване с противоположной от вывески стороне гаражных ворот. Диван всегда был снаружи, потому что в гараж не пролазил, да и на “офис” все равно никто бы не позарился.

– Че, в трофейных кроссовочках? Празднуешь?

Матвей только сейчас увидел, что забыл переобуться в рабочую обувь. Кроссовки он любил и жалел. Достались они ему непростым трудом. Что это алкаш понимает?..

– Аессьсигарета? - напомнил о себе Соломон. Матвей поднял глаза. Врет он все про свое воровское прошлое, слишком он жирный какой-то, как его хозяин до сих пор не выгнал. Матвей пошарил в карманах, вынул пачку и протянул Соломону.

– В говно, что ли, вступил? - заскрипела потрескавшаяся кожа дивана, когда Соломон попытался собраться в другой точке, сдвигаясь в сторону от Матвея. Соломон почему-то заржал, с присвистом, чуть не задыхаясь.

– Да пошел ты, - Матвей зажег сигарету. Обе его ладони посерели, а там где были пятна, кожа как будто обгорела. Матвей шмыгнул в подсобку и натянул замасленные перчатки.

Запах сгустился, отяжелел и теперь уже Матвей ясно чувствовал сладкий привкус. Не такой сладкий, как зефир в детстве, нет. Сладкий по-другому, сладкий настолько, что пропадает аппетит и появляется туман в голове. Матвею было не привыкать к этой сладости. Такая сладость ему была порою даже по душе.

Приехал один клиент, Матвей с Соломоном залатали пробитое колесо. Сидя на корточках и вытирая пот, Матвей увидел, что под задранной штаниной – такое же знакомое пятно и запах теперь уже окреп, стал вязким и липким. Матвей закрылся в подсобке и начал стягивать с себя рубашку и штаны. Бросил на пол перчатки.

Самое большое пятно было на животе. От запаха потемнело в глазах и, когда Матвей нащупал опору левой рукой, указательным пальцем правой руки он нажал на чернильного цвета кожу чуть выше пупа, нажал слегка, но палец провалился внутрь весь. Боли не было, а звук был такой, словно чавкнула болотная жижа, в которую он мальчишкой швырял прохромленных палкой жаб. Матвей пошевелил у себя в животе пальцем, чувствуя, что от пальца что-то ускользает, и ему пришлось протолкнуть в дыру и средний палец, чтобы помочь указательному, а потом и большой. Большой палец вошел с небольшим усилием, но стало сразу удобнее, правда, ухватиться и вытащить то, что ускользало, оказалось делом очень непростым. Густая свернувшаяся кровь гроздьями свешивалась из дыры, шлепалась на кафельный пол, а Матвей, сцепив зубы, хватался, тянул, выжимал из дыры скользкое и твердое. Ему пришлось стать на колени, потому что стены начали заваливаться и толкать Матвея, отвлекая его от собственного живота.

И когда, весь перемазанный в содержимом собственной утробы, Матвей вытащил наконец проклятый изгиб кишки, он подтянул его ко рту и начал разрывать зубами. Скрипнул металл и Матвей сплюнул на пол крошечную сережку, которая тут же влипла в огромную растекающуюся красную лужу.

Матвей увидел трусики с бегемотиком, которые он срывал с тела жадными руками, увидел ухмылки сослуживцев, зажатый в чьей-то руке член, застывшее лицо старика на темнеющем ковре. На память о “свидании” Матвей привезет с войны ее дешевую сережку. Сережку он будет прятать под паркетом почти целый год.

– Эй, коллега! - Соломон стучит в двери. - Че за вонища? Как будто сдохло что-то, мать твою…

Соломон ржет с присвистом.